Еще картинки здесь: http://www.maximishin.com/gallery.php?cat_id=65&action=images&lng=
На одной туристической карте Петербурга это здание обозначено как больница. На другой карте - как тюрьма. Официальное название - МОБ (Межобластная больница). Здание было построено в конце 19-го века как следственная тюрьма. В 1918-ом году решением Советского правительства тюрьму переоборудуют в больницу для заключенных.
До настоящего времени больница имени Гааза является единственным учреждением в России, где заключенные могут получить квалифицированную медицинскую помощь. Со всей страны тяжелобольных свозят в мрачное кирпичное здание в форме креста, расположенное в пяти минутах ходьбы от Невского проспекта. Попасть в эту больницу - мечта любого заключенного. Зачастую, не в силах вынести жизни на зоне, заключенные намеренно калечат себя, чтобы получить вожделенный «отпуск». В больнице существует небольшой музей, где выставлены предметы, проглоченные заключенными для того, чтобы попасть на лечение.
Средний и младший медицинский персонал больницы набирается из заключенных, причем, администрация тюремной больницы, стараясь избежать частой смены персонала, назначает санитарам, кочегарами, сантехниками etc. людей, приговоренных к длительным срокам наказания. Один из парадоксов тюремной жизни: чем тяжелее совершенное преступление, тем больший срок заключения и тем больше шансов избежать тяжелой изнурительной работы на таежном лесоповале или в шахте и получить «престижную» должность санитара, парикмахера или библиотекаря.
Те заключенные, с которыми мне удалось поговорить, с ужасом ждут возвращения на зону. Некоторые из них пытаются передать мне письма в прокуратуру, правозащитные организации, прессу с описанием тех пыток и унижений, которые их ждут по возвращении. Однако, сопровождающий меня сотрудник «воспитательного» отдела пресекает эти попытки - существует строго определенная процедура отправки почты заключенными, предполагающая строгую цензуру.
Вольнонаемные сотрудники больницы прячутся от фотоаппарата - часто они скрывают место своей работы даже от близких знакомых.
Мой «гид» с грустью говорит о том, что в последнее время резко изменился состав больных - раньше большинство пациентов составляли профессиональные преступники, строго придерживающиеся «понятий», гласящих, что тюремный врач - фигура священная. Ныне же, говорит он, в больнице лежат в основном наркоманы, не придерживающиеся ни каких обычаев.
Женское отделение больницы переполнено - больные лежат прямо в коридоре. Врач-гинеколог, не захотевший назвать свое имя, говорит о специфике тюремной «женской» медицины - как правило, болезни крайне запущены и сопровождаются целым «букетом» сопутствующих заболеваний и, почти всегда, туберкулёзом. Спрашиваю доктора о том, не бывает ли у него соблазна продлить пребывание женщин в больнице, с тем, чтобы уберечь их от нечеловеческих условий зоны. Мой собеседник отвечает, что за годы работы в тюремной больнице приучил себя работать с болезнями, а не с людьми. «Как только болезнь побеждена, пациентка перестает меня интересовать. Иначе, здесь можно сойти с ума».
Доктору помогают две санитарки, живущие в отдельной двухместной камере, все стены которой увешаны вырезанными из журналов репродукциями икон. Доктор говорит, что одна из них осуждена за соучастие в убийстве, вторая за то, что будучи надзирателем в женской следственной тюрьме, продавала заключенным наркотики.
Несмотря на строжайшие запреты, между женским и мужским, расположенным выше, туберкулезным отделением идет оживленный обмен продуктами и письмами. При мне Галина, сотрудник воспитательного отдела, угрожает одной из заключенных досрочной отправкой на зону за несанкционированную переписку.
Провожая меня, Галина рассказывает, о нередких в больнице «почтовых» романах:
«Недавно был очень смешной случай. Был тут у нас дурачок один двадцатилетний. Влюбился по тюремной почте. Ему в зону уезжать - а он ко мне на прием пришел.
- Хочу, говорит, гражданин воспитатель, подарить моей любимой спортивный костюм на память - больше у меня ничего нет.
- А ты знаешь, сколько лет твоей любимой?
- Не спрашивал, - говорит, - но, судя по письмам, совсем молоденькая.
«Я тогда, - говорит Галина, - попросила привести эту «молоденькую» - рецидивистку 48-го года рождения. Посмотрел этот дурачок на свою любовь и заплакал. Мы все так смеялись….»
